Искушение ворона - Страница 84

Никита Захаржевский — Георг Делох

Рассел-Сквер — Кромвель-Роуд Лондон, Великобритания

Июль, 1996 год

Входя в читальный зал библиотеки Британского Музея, Никита не преминул отметить про себя, что так же, как и он теперь, в зал этот некогда входили и господин Владимир Ульянов Ленин, и товарищ Карл Маркс…

«А теперь вот и я сподобился», — сказал Никита сам себе, ощущая приятный привкус на сердце, и от того, что в Лондоне, и от того, что деньги кой-какие есть, и от того, что вообще все может теперь по-новому в жизни повернуться.

В зале заявок, у конторской стоечки, где посетители самостоятельно брали бумажные талончики с номерами оборудованных компьютерами мест, Никита отметил сутулого чудака в очках. Тот стоял перед ним, и когда неловко протянутая Никитой рука коснулась рукава светло-серого пиджака, сутулый повернул к Никите худое, отмеченное шикарными пшеничными усами лицо, и улыбнувшись сказал свое «sorry».

Никита тоже дружелюбно улыбнулся и извинился на свой манер:

— Milles pardones, monsieur…

С тем и разошлись к своим компьютерам.

Никита тупо вбил в окошко поискового сервера условные слова: Lermon, Lerma и Lermont…

Машина бесшумно пошевелила мозгами и явила на дисплее список документов, где эти слова встречаются.

Таковых было не так уж и много.

Никита мышкой поймал кнопку «печать» и, подождав, покуда не исчезнет появившееся на экране изображение песчаных часов, направился к принтеру.

Там он снова увидел сутулого с пшеничными усами.

— Is it yours? — спросил сутулый, с улыбкой протягивая Никите вынутый из принтера лист.

— Yes, it’s mine, thank you, — ответил Никита.

И тут взгляд сутулого скользнул по бумаге, все еще находившейся у него в руках.

— Excuse me, your name is Zakharzhevski? — спросил он в изумлении.

На шапке документа пользователь обязательно вводил свое имя и здесь не было ничего удивительного.

— Your name is Zakharzhevski? — настойчиво переспросил обладатель пшеничных усов.

— Да, — выдавил из себя Никита…

И уже через полтора часа они в нанятом профессором классическом черном такси-кэбе производства «Бритиш Лейлэнд», подъезжали к профессорской квартире. Вернее к тому, что англичане называют home-sweet home — к таунхаусу, который по сути является частью дома, но имеет отдельный вход и даже малюсенький палисадник с розарием.

Кромвель-роуд, 36. Профессор Делох…

— Вы ищете Лерму и Лермонта? — еще раз переспросил Делох, подавая Никите стакан с битым льдом, — а вам бы следовало искать сразу потомков Оссиана…

— Кого? — переспросил Никита…

Ему нравилось в этой квартирке. Здесь пахло русским духом.

Иконы. Рублевская Троица — список в натуральную величину, Казанская, Смоленская, Иверская, Спас Нерукотворный в серебряном окладе. Достоевский — полное собрание на русском, словарь Даля, история Карамзина, Иловайского. Портреты Толстого, Чехова и Блока…

— Вам бы сразу потомков Оссиана искать, — Никитушка, — повторил Делох, — помните такого? Ну, у Лермонтова:

Под занавесою тумана,
Под небом бурь
Среди степей
Лежит могила Оссиана
В горах Шотландии моей,
Лечит к ней дух мой усмиренный,
Родимым ветром унесенный,
Чтоб от могилы сей забвенной
Вторично жизнь свою начать…

Никита пристыжено кивнул, мол, знаю, мол, помню…

— Оссиан — шотландский бард, что-то вроде шотландского Гомера… Лермонтов очень чувствовал родственную связь, и я бы поискал вместе с вами, — ворковал Делох, улыбаясь пшеничными усами.

— Оссиан? — еще раз переспросил Никита.

— Ну да, Оссиан — черный ворон Хайлендеров, как его еще звали за то, что он всегда носил на плече черного Рейвена-хранителя. Третий век нашей эры, и благодаря Джемсу Макферсону, который в шестьдесят втором году позапрошлого века выпустил стилизацию под Оссиана, Рейвен Хайлендеров и сейчас очень на слуху. Как ваш родственник Лермонтов у русских.

Никита отхлебнул вкусного «Баллантайна», и все же спросил:

— А вам зачем? Почему у вас такой интерес к Захаржевским?

— Об этом я вам еще скажу попозже, — лукаво улыбнулся Делох, и глаза его задорно блеснули, — я вам, Никитушка, вот еще что хочу рассказать про предков ваших, помните, наверное, у Михаила Юрьевича такие строки:

Зачем я не птица,
Не ворон степной,
Кружащий теперь надо мной?
Зачем не могу в небесах я парить,
Одну лишь свободу любить?
На Запад,
На Запад помчался бы я,
Где цветут моих предков поля!

Никита молча пребывал в тихом недоумении.

А Дел ох тем временем продолжал:

— Там у Михаила Юрьевича есть еще строчки о том, что вороновым крылом своим хотел бы он коснуться родового герба, прибитого над воротами замка…

— И вы знаете? — не удержавшись, спросил Никита.

— Знаю, — утвердительно кивнул профессор, — и это знание тоже связано с вашей сестрицей, но об этом позже, а пока я расскажу вам о ваших общих с Лермонтовым корнях, причем очень, я бы сказал, рокового и мистического свойства корнях…

Делох пригубил из стакана и продолжал;

— В тринадцатом веке в Шотландии жил некий Томас Лермонт. Был он весьма впечатлительным юношей, и однажды, бродя в любезных сердцу горах Шотландской Хайлендии, встретил он Деву Марию. Или, по крайней мере, он так решил, что встретил Деву Марию. Он, как и положено правоверному мужу, припал к ногам странницы… Но та подняла его с колен и, обняв, спросила, знает ли он, красивый горец, сколько стоит ее поцелуй? Была это Хельга — королева троллей. И Томас, очарованный красотою девы, ответил, какова бы ни была цена, он желает ее губ и объятий. «Не пожалей потом, — сказала Хельга, — потому как предупредила я тебя, что один поцелуй стоит семи лет жизни». — «Плевать, я готов купить сто твоих поцелуев». Изумленная таким безрассудством, влюбленная в юношу Хельга сказала тогда, что ей придется дать Томасу бессмертие, чтобы он смог оплатить сто ее поцелуев… И увлекла его в свой замок. Там Хельга с Томасом пировали семь дней и семь ночей… А на самом деле прошло семьдесят лет… Лермонт потом семьсот лет скитался по свету. Упоминания о нем встречаются повсюду. Храбрейший воин плавал вместе с матросами Васко да Гама, был в Индии, Китае… Он сменил десяток имен, среди которых Эдмунд, Георг, Эдгар и Мельмот… В семнадцатом веке он отправился на Восток Европы и воевал в Польше. Именно там в 1613 году при сдаче крепости Белая Вежа — отсюда и ваша Беловежская пуща — Георг Лермонт и попал в плен к русским… Царь обласкал шотландца и взял его на службу… А дальше, а дальше вам, наверное, известно, при Петре Великом сын Георга Лермонта был записан в гвардейский полк как Петр Лермонтов… А праправнук его, Юрий Петрович, скромный армейский пехотный капитан, и был отцом поэта Лермонтова…