Да, здесь, в небе Аризонской пустыни, звезды были необычайно выпуклыми. Павлу казалось, что он ощущает их ширину, высоту, глубину… И ему чудилось, что эти грозди светящихся шаров, связанные серебряными завихрениями звездной пыли, будто бы слегка поворачиваются относительно собственных осей, будто бы покачиваются в невыносимой для сердца глубине бездонного неба, дразня сознание фантомами своего объема…
И он вздрогнул, когда в Персее заметил оторвавшуюся вдруг звездочку, что с бесшумной поступательной легкостью вдруг принялась перечеркивать небосклон с востока на запад, от чего, как ему показалось, прочие до того неподвижные туманности. и созвездия словно пришли в некое неуловимое движение…
Спутник! Это всего лишь спутник…
— Как тихо, кажется, даже слыхать, как сердце бьется, и как звезды шепчутся, — прошептал Павел, порывисто прижимаясь к Клэр и жадными ладонями залезая в незастегнутый вырез ее спального мешка,
— Чей спутник, русский или наш? — тихо спросила она, своей узкой ладошкой поощряя ищущие движения его рук.
— Наш. — ответил Павел и тут же усмехнулся, припомнив знаменитую сентенцию артиста Кадочникова из кино про подвиг разведчика…
За нашу победу…
— А как ты думаешь, они нас видят оттуда? — спросила Клэр, тонкими длинными пальчиками своими поглаживая и пожимая запястье его руки, которой он нежно ласкал ее грудь.
— Думаю, Большой Брат все видит, — ответил Павел, сам усомнившись в правильности сказанного.
— Большой администратор нашей базы в Ред-Рок? — спросила Клэр.
— А если не он, то тот, кто больше его, — задумчиво ответил Павел.
— А кто больше его? — спросила Клэр, вдруг сжав запястье его руки.
— Бог, — ответил Павел, к бездонным небесам отворачиваясь от бездонных глаз своей любимой.
— А на чьей он стороне, этот господин Бог, на нашей с тобой, или на их? — спросила Клэр, замерев.
— Вопрос веры в том и состоит, милая, что ты веришь в то безусловное, что Бог всегда на твоей стороне, — ответил Павел, нежно сдавив ее бесконечно желанную грудь.
— Даже если мы грешим и если мы упорствуем в нашем грехе? — спросила Клэр, тонкими пальчиками отводя его жадную ладонь.
— Далее если… — ответил Павел, губами своими потянувшись к ее почти невидимым в темноте губам.
— Тебе нужно беречь силы для завтрашнего пути, — прошептала Клэр.
— Твоя любовь мне их придаст, — сжимая ее легкое тело в своих объятиях, ответил Павел.
Утро встретило их неприятностями. Пропал мешок с едой.
Стреноженные лошадки никак не могли бы съесть их провизию. Но если бы даже и могли, остались бы полиэтиленовые ошметки несъедобного мешка…
Но каурая и гнедая невинно жевали редкие колючки, влажными, черными, как ночь, глазами косясь на хозяев.
— И что ми теперь будем кушать? — по-русски и картавя воскликнул Павел, обнаружив пропажу.
Разор, судя по всему, произвели какие-то ночные зверьки. Может, койоты, а может и дикие собаки.
— Как ты думаешь, госпожа бывшая гёрл-скаут, — спросил Павел, переходя на английский, — это койоты?
— А какая нам разница? — философски ответила Клэр, — еды-то мы теперь все равно не вернем!
Павел не стал отвечать. Разговоры ничего не стоят… Talk is cheap. Эту жизненную американскую истину он усвоил еще задолго до переезда.
Мужчина должен не болтать, а заниматься делом. Особенно, если он отвечает не только за себя, но и за семью… Или за любимую женщину.
— Я пойду немного поохочусь, — сказал Павел после минутного раздумья, — а ты разожги костер, там за камнями я видел сухие колючки…
— Это несчастье нам Бог послал за наши грехи, — сказала вдруг Клэр абсолютно лишенным иронии голосом.
— Ты серьезно? — спросил Павел, посмотрев на Клэр таким взглядом, каким взрослые смотрят на детей, сказавших нечто, не свойственное их возрасту.
— Иди поищи что-нибудь съестное, а я помолюсь о наших грехах, — ответила Клэр.
Охотиться на змей или на ящериц — дело, несомненно требующее сноровки и каждодневного опыта истинного индейца. У Павла не было ни того и ни другого. У него были только его интеллект ученого и ответственность за женщину.
А разве этого мало?
Есть ядовитых змей можно.
Это Павел вынес еще из самаркандских экспедиций желторотым второкурсником.
Проводники из местных не без ехидного высокомерия тогда специально повергали в ужас слабонервных русских девчонок, обдирая кожу с еще живых длинных и толстых гадин, которых ловили тут же за барханами.
«Если очень боишься быть отравленным, то, прежде чем совать змею в котелок, отруби ей голову, где расположены железы, выделяющие яд», — вспомнил Павел наставления инструктора.
И вот пригодилось.
Змей и ящериц здесь до черта. Надо только уметь их найти. «В такую жару их следует искать там, где тень», — вспомнил Павел советы инструктора.
Змеи и ящерицы — существа хладнокровные, поэтому свой тепловой баланс они поддерживают путем постоянного переползания из тени на солнце и обратно. Рептилия полежит на камне, а потом переползает в тень — градус сбить. И как собьет ниже нормы — снова на солнышко выползает… Так что искать надо под скалами, с теневой стороны.
В качестве основного охотничьего орудия, Павел взял с собой дюралевую телескопическую трубку, что некогда служила стойкой походной палатки. Ею можно внахлыст ударить лежащую змею без опаски быть ужаленным, если аспид заметит охотника и захочет контратаковать.
Возле невысокой скалы из красного аризонского песчаника, что ровно на запад отбрасывала темную, контрастную тень, Павел нашел свою змею. Крупную змею. Рулоном свернувшись в подобие бухты, в какую матросы сворачивают толстый канат, змея лежала на камне, словно неживая.